Таисия Филипповна Лаушкина (в девичестве Муллер) живёт в Севастополе более полувека. Говорит: не покинула бы город никогда, но судьба распорядилась иначе. Таисия Филипповна потеряла родную землю совсем девчонкой, а вновь обрела дом лишь спустя десятилетия. Лето 1941-го. Семилетняя девочка Тая вот-вот пойдёт в первый класс. Но школьный звонок для неё не прозвенел. Взвыли сирены. Началась Великая Отечественная война.

ТАИСИЯ ЛАУШКИНА:

«Первое, что я увидела, когда мы вышли за калитку на улицу: люди все высыпали, и валялся скальп женский, чёрные волосы… Это было страшно, конечно. Так я узнала, что такое война».

В доме на улице Керченской, где девочка жила с отцом и матерью, нельзя было оставаться. Найти надёжное укрытие в осаждённом городе было сложно, и глава семьи сам решил построить временное убежище. В скале, что нависла над Южной бухтой у самого спуска к вокзалу, выбил пещеру. Рубил известняк вместе с родственником, пока были силы, пока напор артиллерии не стал невыносимым. Получилась «нора», в которой едва могли разместиться две женщины и двое детей. «Нора» полгода служила жилищем маленькой Таисии и её двоюродной сестре Галине. Мужчины укрывались в складках местности неподалёку.

НАТАЛЬЯ ДАНИЛОВА, корреспондент:

«Вот в таких штольнях и пещерах, где встать в полный рост можно разве сто у самого выхода, укрывались от ужасов войны севастопольцы – взрослые и дети».

Таисия Филипповна вспоминает, как на корточках, в потёмках вырезали с сестрой кукол из клочков газеты. Улыбается: «Дети есть дети, даже если их детство пытаются растоптать». Пещерный «дом» Таисии Филипповны после войны зацементировали. Но остался соседний: в этой штольне постоянно кто-то жил, вспоминает женщина.

ТАИСИЯ ЛАУШКИНА:

«Разные роды войск тут менялись – сутки или двое побудут и идут дальше. Последние тут жильцы были из НКВД. И когда они ушли, появилась возможность отцу и родственнику поспать, они зашли, был настил деревянный, накрылись зипуном. А когда снаряд ударил над нашей пещерой, они выскочили, а мама была засыпана, её контузило».

Совсем немного времени оставалось до освобождения Севастополя, когда семью вместе с другими местными захватчики вывезли в Германию на принудительные работы. Родных Таисии Филипповны отправили на фабрику делать мельницы для кофе. Жили прямо в цеху за перегородкой.

ТАИСИЯ ЛАУШКИНА:
«По воскресеньям давали картошку в мундирах мелкую. Не дай Бог кому-то больше или меньше попало – начинается скандал. Питание – это была жизнь. Не хватало того, что давали. А там сыро всегда было, много было слизняков. И собирали женщины. Там была маленькая плита, их варили, а потом на сковородке без жира жарили. Получались маленькие кусочки белка. А я очень жалостливая была, поэтому их жалела. Вода нагревается, они потихоньку выползают. Я их возьму – унесу во двор и выпущу. Потом всё это разоблачили, и меня наказали».

Путь домой лежал через разрушенную, сожжённую Европу. От желания ступить, наконец, на севастопольскую землю замирало сердце. Но дальше Джанкоя бывших узников не пустили. Больно, горько – но надо было жить дальше. Семья осела в Бахчисарае. Там Таисия пошла в школу, вышла замуж, родила сына. В Севастополь вернулась лишь через годы, как только удалось доказать, что не предавала Родину.

ТАИСИЯ ЛАУШКИНА:
«И я, наверное, целый год в троллейбусе глядела в окно: я же уже в Севастополе! Ком в горле, слёзы текут – так радостно, что я дома!»

Уже в Севастополе женщина выучилась на повара, работала коком. Подрабатывает и сейчас – привыкла к самостоятельности. Не требует от государства внимания, и не жалуется, что материальная поддержка бывших узников фашизма более чем скромная. Говорит: «Это понятно, надо в первую очередь помогать участникам той войны».

Фотографий и вещей из прошлого у женщины практически не осталось. Но она бережно хранит подарок отца. Когда родилась, папа сделал для неё детский дубовый стульчик. И он чудом уцелел в военные годы.

ТАИСИЯ ЛАУШКИНА:

«Родственница наша какие-то вещи сумела сохранить. И в том числе – этот стульчик. Он мне дорог как воспоминание о детстве. Я на нём выросла. На нём вырос мой сын, которому уже 60, внучка сорокалетняя и правнучка. И я надеюсь, что будут праправнуки, и кто-нибудь на нём посидит. Он свидетель очень многих событий, но молчит. И вот, за него я говорю».

Наталья Данилова, Дмитрий Лелеко, Максим Мыльников, «Севинформбюро»